Время умирать. Рязань, год 1237 [СИ] - Николай Александрович Баранов

с окрестных монастырей, тех, что владыка вооружил, велено себе под руку взять. Потому, ступай, узнай, где их разместили, найди их начальника и гони всех сюда в княжью гридницу, чтобы в одном кулаке быть. Да забеги в гридницу прямо сейчас, кликни наших сотников. Пусть ко мне явятся, доложат о том, сколько воев осталось, здоровых и раненых. С оружием что, с конями.

Увидев, что Первуша с любопытством поглядывает за спину боярина, где встали трое новиков, навязанных Ратиславу князем, Ратьша пояснил:

— А это подкрепление наше, — усмехнулся. — Отдаю их под твою руку.

Оглянулся, посмотреть, как княжич воспримет такой поворот. Тот повел себя вполне спокойно. Молодец!

— Вот сразу и бери их с собой. Пусть к службе привыкают.

Первуша заулыбался. Он, конечно же, узнал сына Великого князя.

— Ну, пошли, — это уже отрокам. Он еще раз улыбнулся, как это умел: по-доброму, располагающе. — Пошли службу исполнять.

Они только что не рысью, двинулись к палатам, где засел рязанский тысяцкий, который должен был знать, где обосновались чернецы-воины. Уже на ходу Первуша подозвал Воеслава, что-то сказал ему, махнув рукой в сторону гридницы. Должно быть послал парня передать Ратьшин приказ сотникам — явиться для доклада.

Ратислав собрался снова подняться на стену, посмотреть, как там татары. Однако только он собрался к коновязи — хотел проехать на свободной лошадке до восточной стены, именно там осадников было больше всего — как увидел спускавшегося с крыльца Гунчака. Половецкий хан явно направлялся к нему. Что ж, подождем. Гунчак подошел. Облачен он был в русскую кольчугу двойного плетения, с оплечьями и нагрудником поверх нее. В русский же остроконечный шлем. Не иначе Великий князь расщедрился, выдал из личных запасов. Чем же это взял его хитрый степняк? На поясе у него, впрочем, висела изогнутая сабля в не слишком богатых ножнах. Видно, биться ей Гунчаку было сподручнее. Бедра и голени ничего не защищало. Ну, это понятно — не в конный бой идти, на стене стоять. Сам Ратьша тоже кольчужные ноговицы надевать не собирался. А вот кольчугу и шлем, наверное, надеть надо — быть убитым, или пораненным шальной стрелой, пока разглядываешь врага, было бы обидно.

— Здравствуй, воевода, — улыбнувшись, поприветствовал половецкий хан Ратьшу.

— И тебе здравствовать, — не слишком ласково отозвался тот.

— Великий князь велел мне при тебе быть, — улыбка Гунчака немного подувяла.

— Знаю, — кивнул Ратислав. — Юрий Ингоревич, сказывал, хочешь татар бить? Верно то?

— Верно. Любить их мне не за что. Я уж тебе о сем сказывал. Иль не веришь мне?

— Не скажу, что совсем не верю — обижаться на татар у тебя причины и правда имеются, но и опаска относительно тебя остается. Сам должен понимать.

Гунчак пожал плечами, невесело усмехнулся и кивнул.

— Так что пригляд за тобой будет, — продолжал Ратислав. — Потому, не обижайся.

— Понимаю, — еще раз кивнул половец. — Какие уж тут обиды.

— Вот и ладно. А пока при мне будешь. Ты же с татарами Булгарский Биляр осаждал?

— И не только, — криво улыбнулся Гунчак.

— Вот-вот, — кивнул Ратьша. — Значит, все повадки и приемы их в осадном деле должен знать. Так?

— Все не все, но кое-что видел.

— Ну, мы-то в этом деле их вообще пока не видали. Так что будешь объяснять, все, что они делать будут. И что придумать могут.

— Постараюсь, — серьезно кивнул половец.

— Тогда так, — Ратислав на мгновение задумался, потом продолжил. — Сейчас поднимемся ко мне в светелку, там, в бронь облачусь от греха. А потом на восточную стену поднимемся, посмотрим, как там татары, чего делают. А ты мне объяснишь, вдруг я чего не пойму.

Гунчак еще раз кивнул.

— А пока… Кстати, ты уже трапезничал сегодня?

Половец, было, задумался, но Ратислав ждать не стал, предложил:

— Пока зайдем в гридницу, пожуем что-нибудь, а то у меня с ночи маковой росинки во рту не было.

— Я тоже не ел, — вспомнил, наконец Гунчак. — Так что с удовольствием поддержу тебя в сем деле.

— Тогда сделаем так. Ты сразу идешь в гридницу, заказываешь девкам еды на двоих, а я в бронь облачусь и спущусь к тебе. Эх, Первушу отослал некормленого, — добавил Ратьша с досадой. — Ладно, вернется — накормим. Аль, сам о себе позаботится, не маленький, чаю. Ладно, ступай.

Ратислав поднялся к себе, облачился в доспех, отчищенный и смазанный уже меченошей, опоясался мечом. Подумав, натянул подшлемник, взял шлем, но надевать, пока не стал. Спустился в гридницу. Гунчак сидел за боярским столом. Дворовые девки споро выставляли перед ним тарелки со снедью, кувшины с питьем. К трапезе половецкий хан пока не приступал — ждал Ратислава. Ратьша уселся рядом со степняком, не чинясь, налил в чашу, стоящую пред Гунчаком, ставленного меда, плеснул себе, чокнулись, выпили, принялись за еду. Ратислав поел быстро — снедало беспокойство: что там татары. Половец по обычаю, ел не спеша, потому боярину пришлось ждать: торопить гостя — верх невежества. Хотя, а был ли Гунчак гостем? Подумав, Ратша решил, что теперь, после приговора Великого князя, наверное — да. Как только Гунчак закончил с едой, Ратислав в нетерпении вскочил с лавки, хлопнул половца ладонью по оплечью.

— Теперь на восточную стену. Чаю, оттуда татары на град полезут.

— Пешком пойдем? — Гунчак тоже поднялся на ноги.

— Поедем, конечно, — усмехнулся Ратьша, помня нелюбовь степняков к пешей ходьбе. Они до соседней юрты, до которой всего-то и было с сотню саженей и то верхом добирались. — Поедем. У коновязи свободные лошади всегда стоят. А своих пока седлать не будем — чего их томить. Кстати, князь Юрий дал тебе коника?

— Из своей конюшни, — Гунчак не сдержал довольной улыбки. — Конь — огонь. Чудных статей.

— Хорошо. Пошли к коновязи.

Взяв оседланных коней, которых конюхи всегда держали у коновязи для срочных нужд княжьих людей, они проехали Столичный город поперек по широкой Спасской улице и добрались до Исадских ворот — одного из двух проездов в восточной стене. Воротная башня здесь была самая могучая из всех воротных башен Рязани. Мощнее даже Пронской. В три боевых яруса. Два нижних яруса, как и стены, были сделаны из засыпанных землей и камнями клетей. Третий ярус — срубной. Наверху боевая площадка, накрытая четырехскатной крышей с чередой бойниц и заборол. Верхний ярус выступал над нижними обламом для кругового подошвенного боя. Проезд шириной в две сажени запирался двустворчатыми воротами из толстенных дубовых плах, обитых листовым железом. На внутреннем выезде имелись точно такие же ворота. В середине проезда путь перегораживала кованная из толстых железных прутьев, опускающаяся сверху решетка. Мост через ров был разобран. От